Из-под одеяла высунулась худощавая рука и упорно забегала по столу. Наконец, нащупав картонную коробку, откинула крышку и хищно ворвалась внутрь. После некоторой борьбы, победно высунулась с зажатой между пальцев шоколадной конфетой и снова скрылась под одеялом.
«День обещает много хорошего»… подумал Протасов, сладко облизнувшись. Полежав еще немного под одеялом он наконец усилием воли заставил себя подняться и поставить чайник. Благо спал он на маленьком диване на кухне, так как в его комнате только что поклеили обои. Однако такое перемещение скорее оказалось даже удачным. Обнаружилось, что на кухне можно спать, есть, читать, смотреть телевизор ничуть не с меньшим удовольствием и без лишней беготни. Все функции в одной. Компактно и просто. Протасову вообще нравилось мыслить слоганами.
Вот и сейчас, уставившись на початую коробку любимых ромовых конфет он, почесав затекшую ляжку, продекламировал: Начни день с «Наслаждения»…
Потом снова улегся и, закинув руки за голову, стал обдумывать предстоящий воскресный день. Именно в воскресенье его аспирантка Катенька обещала «навестить его», сопроводив это знакомым и многообещающим взглядом. Хотя в последнее время Катенька стала уделять диссертации больше времени, чем своему научному руководителю, она все же не забыла, что только Протасов мог замолвить словечко на предстоящую публикацию.
Кроме того уже сегодня по печатному станку полетит его большая рецензия в Литературной газете, в пух разбивающая его бывшего одногруппника писателя новой волны 52-летнего Яшку Борщёва и его книги «Полосатая стерва». Книгу он посвятил своей последней жене, которая в романе зовется Зеброй. На протяжении всех 300 страниц автор насилует ее разными способами, а кульминацией становится смерть героя от лягнувшего его измученного животного. В предисловии Яшка пишет, что книга стала его покаянием перед Зиночкой. Вспомнив свою остроумную критику и удачно ввернутое упоминание о том, что Борщёв еще в институте был неравнодушен к парнокопытным во время посещения Московского зоопарка, Протасов потянулся за очередной конфетой.
Задребезжал телефон. Босыми ногами Протасов пересек кухню.
-Да? Да, мама…Вздох…Да, у меня все нормально… Нет, сегодня не надо приезжать. Завтра приедешь постираешь белье. И еще у меня кончились продукты. Привези супчика что-ли. Да, пишу статью. Прямо сейчас. Да, отвлекаешь. Пока…
Сунул замерзшие ноги под одеяло. Его длинные пальцы нежно приобняли гладкую округлую поверхность конфеты, чуть тающую под теплым нажимом. «Наслаждение» - да, пожалуй, самое подходящее название для такого лакомства. Мягкий шоколад трескается, поддаваясь натиску зубов, и на языке остается чуть горьковатое ромовое желе. Фрейд бы нашел здесь откровенно эротический подтекст. Кстати, неплохо бы было сегодня… Надо побриться…
В зеркале мелькнула фигура. Седая козлиная бородка–гордость постсоветской интеллигенции, чуть прищуренный злобноватый взгляд, худое болезненное лицо. Ну что ж, это не лучше чем всегда, но и не хуже, чем обычно – пробормотал Протасов, вывыливая на ладонь горсть бритвенной пены.
Звонок в дверь. Да что же это? Смахнув с лица остатки пены, накинув халат Протасов открыл.
-Катя, вы что-то рано. Ах уже двенадцать. Простите, я не совсем готов. Ну, как говорится, чем раньше, тем лучше, зато многое успеем сделать (игривое подмигивание). Ах, вы спешите? Жаль. Ну что ж, оставляйте вашу главу. Ну ничего страшного, в следующий раз. До свидания.
Дверь хлопнула. Протасов ринулся к окну. Высунувшись убедился в самых мрачных своих подозрениях. Выбежав из подъезда Катенька бросилась в объятия здоровенного парня и взявшись за руки они удалились, живо обсуждая, как ему послышалось, «этого старого козла». Протасов сжал костяшки пальцев. Ладно-ладно Дездемона, будет тебе публикация… В «Мурзилке»! Раздосадованный до предела Протасов машинальным жестом запихнул без всякой прелюдии себе в рот сразу две конфеты и нервно зашагал по комнате. Включил телевизор.
…Старым особям приходится тяжело, так как они просто не в силах догнать молодых и резвых самочек, поэтому потомство… Черт! Тема сегодняшнего ток шоу: Шоколадное самоубийство. Все мы едим много сладкого и не хотим себя в этом ограничивать, однако задумаемся!... Нет, не хочу… Наконец под убаюкивающие удары кия по каналу спорт Протасов снова провалился в сон.
Стук, крики…Вакханалия какая-то. Иду. Открыв дверь, Протасов вытирает о коврик мокрую ступню. На пороге дрожащая и красная от волненья Марья Петровна. Соседка снизу.
«Павлик, это что же за безобразие. Я смотрю, у меня сейчас весь потолок упадет. Сверху пятно серое и вода капает. Это что же такое. Мы же только ремонт сделали…» - пищит Марья Петровна. Отстраняя ее, в комнату решительно вваливаются два спасателя в синих комбинезонах. «Так, че бля здесь у нас?». От них разит спиртом и дешевым куревом.
Вытирая через два часа пол в ванной, выгнав всю делегацию, которая определила источником наводнения незавернутый кран в ванной, Протасов сжал губы и продекламировал «Per aspera ad astra» и глубоко продолжительно вздохнул.
Потом, отмыв руки, сел за стол и попытался сосредоточиться на новой статье для научного журнала. Однако видимо от тяжелого физического труда, который он приложил при яростном движении туда сюда половой тряпкой (кстати, здесь Фрейд тоже нашел бы основания для подозрений), что-то вступило в шею и задергался правый глаз. От этого буквы на листе начали расплываться, а резкие движения рукой исторгали из глубин худого тела Протасова жалостные стоны. Устав от этих мазохистских усилии, Протасов вспомнил, что ничего не ел и пошел на гудящий зов холодильника.
Однако так как визит матери был отложен, а провизия была на исходе, ему пришлось довольствоваться остатками былого великолепия: холодной котлетой, сухим соленым и на вкус резиновым огурцом. Вот чего было много, так это отвратительных разваренных макарон, сплюснутых в стеклянной литровой банке, похожих на что-то не очень приятное из палеонтологического музея. Поглотив со стоическим видом все предложенное, Протасов залил горе чаем и зажевал еще одной ромовой конфетой. Не хлебом единым! – ободряюще кивнул себе он и, охнув от резкой боли, завалился на диван.
Смеркалось. Брезгливо перелистывая страницы оставленной Катей главы, Протасов представлял себя жестким и безапелляционным: а на странице номер семь, ну разве можно было написать такую глупость, и вы еще после этого претендуете на степень…
Протасов злорадно улыбнулся. Телефон. Вряд ли что-то хорошее. Да?
Здрасте, спасибо, отдыхаю, как могу. Да, спасибо. Ну что, завтра пришлите мне газетку. Как не публикуете? Почему? Кто позвонил? А с какой стати он лезет в дела газеты и редакционного совета? И мы еще говорим о свободе слова? Да вы то сами читали эту тарабарщину? Нет, спасибо я не изменю ни единого слова в своей статье и ни за что не изменю своим принципам. Я не собираюсь из-за чьего-то протектората петь дифферамбы этому дилетанту и выскочке Борщёву. Он ещё со студенческой скамьи был пронырой, и теперь… Гудки… Эти сволочи даже не удосужились меня дослушать. Ладно, они еще попляшут у меня. Выскочкам везде у нас почет…Черт бы его побрал!
Двадцать капель валокордина. Теплое одеяло. Выключив лампу, Протасов мирно засопел. Вдруг на минуту затих. Из под одеяла показалась нервная рука. Порыскав по столу, выхватила из коробки последнюю шоколадку.
Под одеялом послышалось жадное чавканье. Тишина. Протасов почувствовал вкус НАСЛАЖДЕНЬЯ….